— Бог-Милон — первый из двуногих, кто был добр к Солнечному Сиянию, кто говорил с ней и обращался с ней, как… как с двуногим. Солнечное Сияние не может оставаться с Богом-Милоном, чтобы служить ему всю жизнь, как хотела. Разреши, Бог-Милон, послужить тебе один раз?

— Черт побери, — подумал Милон, — какое впечатление я произведу, прибыв на слоне?

Гилл, приготовивший все заранее, вышел из-за слонихи, широко улыбаясь и таща седло и упряжь.

— И охранник услышал, — продолжал Маврос. — Услышал, как она кричит на незнакомом языке, и вошел в палатку, обнаружив ее согнувшейся перед этим устройством. Что точно произошло, никому не известно, даже охраннику, который только сказал, что он отпихнул ее своим копьем и убежал. Он думал, что онаведьма.

— И он не так далек от истины, — сказал Милон. — Если она то, что я думаю…

— Когда лорд Гравос, я и остальные вошли, она лежала на полу, здесь, — Маврос показал на пятно засохшей крови. — Левая часть ее черепа была расколота над и за ухом, и она не дышала.

— Устройство говорило мужским голосом, но никто не понял ни слова, хотя кто-то позднее сказал, что ему кажется, будто он слышал похожий язык, но не вспомнил где, когда и кто. Голос поговорил немного и исчез. Больше никто не касался этого уст ройства.

Милон присел на корточки перед странным ящиком и поднял микрофон, затем оглядел различные лампочки, кнопки и выключатели на передней панели. Повернувшись к королю Зеносу, тохиксу Гримосу и остальным, он сказал:

— Это, джентльмены, то, что люди, жившие семьсот лет назад, называли «Радио».

Оно использовалось для передачи устных посланий на большие расстояния. В них нет ничего колдовского, хотя я думаю, что цели людей, которые создали этот передатчик, так же греховодны, как любого волшебника.

Более подробное изучение показало, почему исчезли шумы. Шнур был кем-то отсоединен от второго ящика. Милон соединил его, аппарат загорелся, послышался низкий шум.

— Кто-нибудь слышит меня? — произнес Милон в микрофон. Он повторил это, затем поморщился и переключился на язык, который как он надеялся, был близок к американскому двадцатого столетия.

Послышалось потрескивание, затем голос ответил на том же языке:

— Да, вас слышим, кто вы? Где Лили… доктор Ландор?

— Если вы имеете ввиду женщину, которая последняя использовала этот передатчик, то она мертва, — коротко ответил Милон. — А я — Милон Морай, Верховный Владыка Кенуриос Элас. С кем говорю?

Голос стал возбужденным.

— Вы — один из мутантов? Из тех, кто живет в одном теле во времена войны?

— О'кей, вы знаете, кто я, — ответил Милон. Кто вы?

Но ему ответил второй голос, ровный и спокойный.

— Мистер Милон, я доктор Стергеймер, старший директор Мемориального Центра имени братьев Джона и Роберта Кеннеди. Мы были бы очень рады встретиться с Вами, на Ваших условиях, конечно. Мы можем подобрать Вас и переправить по воздуху в любом месте в пределах двухсотмильного радиуса от Центра.

Смех Милона был грубым, без капли веселья.

— О, да, я понимаю, что вам очень хотелось бы заполучить меня в свои руки. И я знаю, почему. Вы хотели бы вытащить из меня то, что делает нас более или менее бессмертными. Нет, благодарю вас, доктор Стернгеймер. Я не желаю быть объектом вивисекции.

— Подождите, пожалуйста. Вы не понимаете, мистер Морай, — начал Стернгеймер.

Но Милон оборвал его.

— Нет, я понимаю, доктор, какого черта вы вмешиваетесь в дела эллинойцев? На что надеетесь? У вас что, нехватка в телах?

Ему ответили вопросом на вопрос.

— Мистер Морай, Вы американский гражданин?

— Был, — ответил Милон. — Но почему вы не ответили на мой предыдущий вопрос, доктор?

Голос Стернгеймера стал возбужденным.

— Мы, мистер Морай, пытаемся восстановить Соединенные Штаты Америки.

В этот раз Милон засмеялся по-настоящему.

— Доктор, если вы не дурачите меня, то вам лучше поговорить с одним из ваших врачей. Вы что, потеряли чувство времени? Доктор, это двадцать седьмой век после Рождества Христова. Соединенные Штаты, как мы оба знаем, давно умерли. Почему бы не оставить их в покое?

— Потому, что я патриот, — объяснил Стернгеймер. Милон опять рассмеялся.

— Вы были так патриотичны, что не выполнили приказа Конгресса и ваших начальников в Н. Е. — прекратить ваши ужасныеэксперименты и уничтожить все записи о них.

— Но я знал, что наша работа очень важна, и события подкрепили мою убежденность, мистер Морай, — воскликнул Стернгеймер. — И кто они такие, эти политиканы, чтобы командовать мною?

— Это были выбранные гражданами конгрессмены, гражданами, чьими налогами оплачивались ваши эксперименты, — холодно сказал Милон.

На этот раз Стернгеймер издал короткий смешок.

— Великие неумытые массы? Хватит, мистер Морай, Вы, как и я, знаете, что эти ослы в Конгрессе были просто завалены письмами от религиозных фанатиков и горстки сплетников, именовавших себя «журналистами». Когда мы восстановим нацию, подобного сборища августейших идиотов не будет и в помине. Народ будет управляться по-умному, научно.

— Стернгеймер, забудьте про это, — голос Милона стал ледяным. — Я еще раз говорю вам: это не тот мир, который мы знали. Сегодняшний народ нуждается в вас и в ваших планах научного диктаторства так же, как в дырке в башке. И я предупреждаю вас: не суйте нос в мои земли, которые сейчас включают в себя Южное Королевство, присоединенное к Каролиносу и Кенуриос Элас, я убью любого из ваших людей, который попадется в мои руки, запомните это, Стернгеймер.

Голос Стернгеймера внезапно снова стал ласковым.

— Дорогой мистер Морай, Вы не совсем правильно поняли меня. Я хочу встретиться с Вами с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной, чтобы я смог убедить Вас…

— Стернгеймер, Вы не убедите меня. Не теряйте времени. И запомните, что я сказал и что обещал сделать с любым из ваших паразитов, который попадется мне, и держитесь подальше от моей Конфедерации. Чтобы закончить свою работу, мне понадобится около двух веков, и я не пожалею ни одного из ваших вурдалаков, которые будут мутить воду, — Милон швырнул микрофон об пол.

— Мистер Морай! Подождите! — следующие слова остались неуслышанными, так как Милон крутанул ручку настройки частоты.

Верховный Владыка разъединил источник питания и передатчик и приказал своим охранникам сбросить эти ящики с середины моста в реку.

Что бы ни делали с телом Застроса, ничто не помогало вывести его из состояния наркотического сна, ни встряхивание, ни оплеухи, ни уколы острым кинжалом, ни прижигание пяток.

— Он все время в таком состоянии, — сообщил Маврос. — Воду он пьет, если открыть ему рот и влить в глотку, но есть не может.

Милон посмотрел на неподвижное тело в синяках, ожогах, кровоподтеках. Он постарался проникнуть в мозг, но обнаружил, что тот экранирован. Милон заподозрил истинную причину, но не был полностью уверен в этом.

— Джентльмены, я подозреваю, что жена Застроса, которая была агентом очень злых людей на юге, накачала его наркотиками. Возможно, она держала его в бессознательном состоянии, когда воспользовалась этим радио для контактов со своими хозяевами. Нам не известен антидот, который может вывести его из транса, и она унесла этот способ с собой в могилу. Самое милосердное для него сейчас — это быстрая смерть.

Говоря это, он вытащил свой кинжал.

Лилиан слышала весь разговор мутанта со старшим директором, приказ уничтожить передатчик, ее единственную связь с Центром: хотя она чувствовала все попытки оживить Застроса, пережила мучительную боль, но ни единого возгласа не вырвалось из уст неподвижного тела. Затем она услышала слова Милона, услышала, как он вытащил оружие из ножен.

Она почувствовала, как кончики пальцев ощупывают грудь, и кинжал вонзился в сердце. Лилиан молча закричала и в панике начала искать чье-нибудь спящее или бессознательное тело, любое: человека, животного, но безуспешно. Затем наступила тишина.